Розовый сон сидел на мокрой траве и вглядывался в фантазии спящего. Это было его первое задание за последние несколько лет. Поэтому он аккуратно перелистывал воспоминания, перемешанные с желаниями, надеясь найти что-нибудь чистое и прекрасное…
В кромешной тьме шел человек. Он ничего не видел, ему хотелось рыдать. В последние минуты ему чудилось, будто он превратился в частичку космоса, желающую вырваться за пределы дозволенного. Его щекотали собственные мысли, поражало собственное воображение, которое находило в бестелесной темноте контуры неизвестных зверей. Мрак с удовольствием вел куда-то, не останавливаясь …
Сон присел на край первой, попавшейся мысли и осторожно, чтобы не разбудить своего спящего друга пробормотал понятную только Морфею фразу. После чего он взбил руками голую мысль и, приспособив ее вместо подушки, лег на нее. Время тянулось, а розовый сон все никак не мог определиться, что ему подарить в это ночь человеку. Хотелось вместить все желания и мечты в один крошечный, размером с изюминку сон. К сожалению, образы не имеют способности уменьшаться в размерах, в отличие от лаконичных гениально-простых мыслей. Поэтому приходилось вновь и вновь пересматривать диафильм жизни, в который почему-то пробивался печальный конец…
Кажется, кто-то сходил с ума. И, кажется, это был кто-то из нас двоих. Меня в темноте и меня во мне. Кричать было неуместно, звукам было тесно в тяжелом воздухе темноты и они, уставшие падали на мокрую землю. Жизнь осталась где-то очень далеко, за гранью возможности и сил. Приходилось бороться за каждую горошинку воздуха, которая, как плевок разбивалась о легкие, брызгая на них еще пару секунд жизни. Надо было выбираться. Найти лазейку во тьме и разорвать из последних сил материю пространства, чтобы выпустить свое зрение. Но для начала ему нужно было определить, где он оставил руки…
Розовый сон почернел от злости и выдернул из большой кучи мыслей маленькую, как пескарь похотливую мыслишку, больно стукнул ее об колено и швырнул подальше от себя. Ему надоело разбираться в чужих радостях и переживаниях, ему было стыдно, за то, что он увидел этой ночью. «Ненавижу! Увольняюсь! Продамся медицине!». Как можно позволять работать в такой нервной обстановке, да еще практически бесплатно. Пусть сам разбирается в своих грязных ползучих и стрекочущих мыслях…
Наверно – это конец. Приходиться быть ничтожеством, для того чтобы продержаться еще пару секунд. И, несмотря на все, хотелось остановить время и стоя на коленях умолять дать еще один шанс. Но в природе еще не наблюдалось таких безумных аномалий, повреждающих ручеек считанных секунд. Быть или не быть? Это не вопрос – это способ выделиться и указать неверный путь. Путь последнего вздоха и искусанной до крови бестелесной темноты…

Расстроившейся крот и закрывшийся рояль…
Я умею сосать
Скажу: «Спасибо», Чупа-Чупсу.

«Где учится?». Купил журнал.
Теперь пора мне повеситься.

Упала открытая бутылка Кока-колы –
Гавно не разольёшь!

Новый год без границ!
Жизнь в Москве без регистрации.

Акция! Из зимы в лето.
Пора стрелять химиков-ядерников.

Обменял сидячее место в вагоне –
На стоячее у окна – не прислоняться.

От меня плохо пахло. Надо бы искупаться. Было 2 часа ночи и батарейка на сотовом потихоньку умирала. Нужно было что-то делать, а не то замёрзну от холода. Пить не хотелось, есть тоже. Денег было мало, но меньше было сил, для того чтобы предпринимать какие-либо действия. Хотелось просто спокойствия, тепла и красивую девочку под бок...
Все варианты отпадали, не успев ещё возникнуть у меня в голове. Танька была занята, Катя жила с родителями, Валька работала на ночной смене, Соня расслаБЛЯлась в компании не приятных мне людей, весь мир был против исполнения моих желаний.
Вывески на Новом Арбате противно светили, прохожие противно смотрели на них, милиция противно каталась по дороге, тратя халявный бензин. Мне хотелось блевать – на вывески с прохожими и ментов с халявным бензином. Удушливый запах сигарет, смешанный с запахом пота заставляли меня потихоньку умирать. Лишь проститутки напоминали мне о жизни. Не хотелось курить, но ничего не оставалось, поэтому достаю последнюю сигарету и выкидываю, нежно смятую пачку  «Gauloses». 2.53.
Сесть бы куда-нибудь, да мокро везде – противный снег. Дым проникал внутрь, а внутрь выворачивало наружу вместе с дымом и завтраком, переваренным 69 раз. Смотреть на вывески. Смотрю. Сейчас сблюю. Красивые девушки, не внушающие доверия, модели, безголовые манекены, ещё раз девки. Жалко, что сели батарейки на плеере. Отвлёкся бы от этого безумного бормотания города. 3.27.
Покупаю ещё пачку, уже «Русского Стиля» – захотелось трэша. Снимаю пену с коллекции. Вряд ли, я хочу жить. Странно как меняется жизнь. Стоило только побыть самим собой, и ты уже жалок, но жалок не с применением смысла жалость. Глупо быть глупцом. Схожу с ума. Легче родиться  сумасшедшим, чем им стать. Витрины, бляди, машины, казино, вывески...
Проблевался, какой-то белой  жидкостью. Гадко, но стало легче по крайне мере мне. Добрёл до метро. Закрыто. А чего я интересно ждал – 3.57. Жалко, что в Москве не видно звёзд. Жалко, что  Москва... 4.00.
Разумно было убежать. Но я продолжал стоять перед этими пятью ублюдками, которые требовали мои деньги, для помощи молодой организации «Свободный народ». Я  смотрел сквозь них и думал, почему в Москве нет звёзд... Не было больно, хотелось блевать. Чувство, что кровь вытекает из тебя, приносило только удовольствие. Я лежал и не чувствовал, как их руки шманают мою одежду и сумку, забирая всё ценное. Было грустно за Катьку, Валю, Ленку и других. Было обидно за людей, которым звёзды заменили вывески. Хотелось привинтить головы манекенам. Сложно было понять, что ты умираешь... Утешала лишь мысль, что увижу звёзды... 5.17.

Смерть государства, гниющая сталь.
Коррозией покрылись душа и печаль.
18.12.04.

Лесбийские страсти, покров головы –
Гей вокруг – нео волхвы.

С Днём Рождения Дедушка Есин.

Отредактировано Постмодерн (22-04-2007 07:05:48)